ПОСЛЕДНЯЯ ЖЕРТВА
К 75-летию Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941-1945 г.г.
Весна в этом году выдалась затяжная. Неудовлетворённая зима то огрызалась ночным крепким морозцем, то сырым и холодным ветром, пронизывающим редких прохожих на улицах деревни, а то и самыми настоящими метелями. Но иногда выдавались тёплые солнечные денёчки, и тогда душа его и утомлённое жизнью тело устремлялись во двор, на улицу, где ждала его любимая скамейка. Кузьма Иванович Лопатин был коренным сельчанином, всем своим существом прирос он к любимой деревне, одним из основателей которой был и его прадед. В отличие от отца, мощного, почти квадратного мужика с несокрушимым здоровьем, Кузьма пошёл в материну родню. Рос он высоким стройным парнем с длинными прямыми ногами, был весёлого нрава и за словом в карман не лез. Уже в детстве на целую голову выделялся он среди сверстников. Как давно это было…
Сегодня ещё до обеда солнце желанным светом и теплом хлынуло в невысокие оконца дома, построенного его не знающими устали руками в конце пятидесятых годов прошлого века. Тогда он гордо встал в ровный ряд таких же деревянных красавцев, которые дружно появлялись лет через десять после войны на деревенских улицах. Укрепив обескровленное войной колхозное хозяйство и подняв веками отдыхавшую степь с помощью новой техники, накормив страну хлебом, вечные труженики-крестьяне стремились к лучшей жизни и для своих семей. Зимой ездили на «кубы», загодя готовили лес, а за лето и осень возводили добротное, по тому времени, жилье. Широко использовалась «помочь», когда, выкроив день, мужики объединялись в своеобразную бригаду и за день, два складывали сруб одному из своих односельчан. Безвозмездно, хозяин только выставлял скромное угощение. Подобным образом ставилась крыша, окна, двери, а затем и штукатурка дома. К осени на деревенских улицах блестели яркой желтизной свежего дерева несколько новых домов. Радовались не только хозяева дома, рады были все. Практически каждый участвовал в этом добром деле, это были плоды их собственных рук. Сегодня его домик стыдливо ютился среди красавцев-дворцов молодых сельчан-земляков нового века. Но старик был уверен — его домик лучше. Он хранил его молодость и силу, нежность и тепло его любимой жены, душевные песни друзей, смех и радости детей…
Он неспешно оделся и открыл дверь. Ласковое тепло мягко легло на его лицо и морщинистую шею. Глаза заслезились от яркого солнца, проникавшего в каждую клеточку его тела и души. Ему показалось, стало легче дышать и даже прибавилось сил. Не торопясь, он опустился на деревянную скамью у старых ворот и оглядел улицу. Она жила своей обычной жизнью. По асфальту, ломая тонкий ледок весенних лужиц, неспешно проехала легковушка, поодаль стояла стайка школьников, временами оттуда долетал весёлый смех. Жизнь шла своим чередом.
Кузьма Иванович вспомнил, на днях обещались прийти из сельсовета, просили быть дома и надеть пиджак с наградами. Будут вручать медаль в честь семидесятипятилетия той страшной и жестокой войны, исковеркавшей жизни сотням миллионов людей в мире и отняв её у десятков миллионов. Конечно, он будет дома, да и куда он может уже уйти. Дети живут рядом, ухаживают, кормят, обстирывают. Сколько раз просил сын перейти жить к ним в просторный дом, но он был непреклонен. «Здесь моё место, здесь вся моя жизнь, отсюда и уйду в мир иной», — говорил им, и со временем они смирились и отступили. Жену свою Вареньку похоронил он несколько лет назад. Была она в жизни скромной и тихой, так же тихо и отошла глухой зимней ночью. Старик не захотел уйти из дома, здесь, в этих стенах, оставалась с ним её душа.
Кузьма Иванович не сомневался, что сноха, хоть и сама, почитай, уже старуха, приготовит праздничный обед по такому случаю, даже выставит бутылочку «белоголовой», но он только пригубит, а ведь когда-то мог легко «приговорить» голубушку под добрый ужин. Да и дочка приедет из города, обязательно приедет. С правнуками. Легко и тепло стало на душе. Неожиданно лицо его изменилось, резко и глубоко обозначились морщины, взгляд стал застывшим и холодным. Уже 75 лет несёт он в себе тяжёлую тайну. Правду, которая, уверен, никому не нужна, ни родственникам, ни односельчанам. Первые годы после этой проклятой войны не решился открыть её, а теперь и вовсе ни к чему. Мысли старого ветерана-фронтовика унеслись далеко-далёко…
Они жили по соседству и не могли не подружиться. Два деревенских мальчугана, любознательных, вечно голодных, но гораздых на разные шалости и игры. Правда, Петруха, так звали соседа, был на год старше, но они этого не замечали. Вместе ходили разорять сорочьи и вороньи гнёзда, собирая яйца, а потом пекли их на костерке, на углях из сухих веток. Азартно играли в «бабки» — любимое занятие всех деревенских пацанов. В тридцатые годы в деревне были образованы два колхоза. Семена для будущего урожая колхозники хранили в общественных амбарах. Чтобы грызуны меньше воровали семенной фонд, в дверях амбаров, в нижней части прорезали небольшое отверстие, чтобы кошки могли заходить в амбары и ловить мышей. И вот они решили с Петрухой разжиться горохом из такого амбара. Петруха велел другу заговорить со сторожем и отвлечь его, а сам с помощью прута успел выгрести горсти две гороха. Они убежали к большой ветле у речки и громко хрумкали твердые, как железо, горошины. Напившись воды и довольные собой, пошли домой. Но больше на такие походы не отважились и никому об этом не рассказывали.
Однажды, когда вместе с другими ребятами купался в речке у любимой ветлы, он едва не утонул. Прямо под ветлой, низко нависшей над темной в этом месте водой, был омут, куда они побаивались соваться. А в этот раз он позабыл об опасности, его снесло течением и потянуло вниз под воду. От дикого крика пацаны на берегу замерли в ожидании, а Петруха быстро прыгнул в воду и помог выбраться на берег. Кузьма вспомнил, как от страха и холода он стучал зубами, а Петруха лишь снисходительно улыбался.
Шло время, кончались тяжёлые тридцатые годы, а к Кузьме нагрянула первая любовь. Звали её Варей. Они учились в одном классе, но она была младше на целый год. Застенчивая, худенькая, с тёплым мягким светом в огромных глазах и тёмной родинкой на тонкой шее. Она сидела на одну парту впереди, и юноша, уставившись на эту родинку над чуть пульсирующей голубоватой венкой, думал, как решиться ему, признаться в своем чувстве, как рассказать, что днём и ночью думает только о ней, как мечтает поцеловать эту притягивающую как магнит родинку. Шли дни и недели, а он так и не мог решиться. Однажды вечером он прошёл через всю деревню к её дому и привязал к калитке клочок бумажки с признанием. Но то ли ветер унес его, то ли неграмотные родители первыми увидели этот клочок и выбросили его от греха подальше. В поведении девушки ничего не изменилось, она по-прежнему не замечала его, не знала о его страданиях.
Тёплый мягкий свет в его прищуренных глазах погас, вновь сменившись неожиданной жесткостью. Он с трудом передвинул затёкшую ногу и привалился к тёплой спинке скамьи. Память опять вернула его в то далёкое время.
А потом пришла война. Он узнал об этом от одного из «посыльных», которые шли по дворам и оповещали о срочном собрании всех жителей. Там они и узнали от председателя и уполномоченного из района о внезапном нападении Германии и о мобилизации. Деревня заметно обезлюдела, не слышалось песен вечерней порой, и только тяжёлый крестьянский труд, порой до полного изнеможени, пал на долю оставшихся, наполнился новым смыслом и великой ответственностью. Теперь все тяжёлые и повседневные работы легли на неокрепшие плечи таких, как они с Петрухой, более младших ребят и на всех женщин. Каждому возрасту находилась необходимая работа.
В школу он больше не ходил, работал с утра до ночи, уставал, но постепенно вытянулся и даже окреп. Свою Варю он видел теперь редко, она почти безвылазно трудилась на животноводческой ферме. Так прошел первый год войны. С глубокой горечью он узнал, что Варя встречается с Петрухой и у них все серьёзно. Кузьма сначала даже растерялся: «его» любимая и с другим, тем более с Петрухой. Ему одному он давно поведал о своей тайной любви. По его понятиям Пётр грубо попрал узы их верной дружбы. «Настоящие друзья так не поступают», — крутилось в его разгорячённой голове. Варю он даже оправдывал, она девушка, не всегда имеет возможность выбора с кем дружить, да и он ей о своих чувствах так и не осмелился сказать, но он, Петруха, почему?
Через три месяца Петра призвали на фронт, а в начале 1943 года и ему пришёл срок защищать родную землю. Незадолго до этого, комиссованный по тяжёлому ранению, вернулся отец. После месячной подготовки их погрузили в теплушки и повезли, как потом оказалось, на восток. Ехали больше недели. На какой-то станции их выгрузили и повезли на открытых грузовиках. В конце пути оказался он на острове Русском. День за днём сидели они в промёрзших, а с наступлением весны грязных и сырых окопах, готовые отразить японских милитаристов, которые могли напасть в любой момент. Боевых действий не было, а потому кормили скудно, они были постоянно полуголодными. Нестерпимо пронизывал холодный влажный ветер, мучили вши.
Через пять месяцев, где-то в конце сентября, их батальон перебросили на Западный фронт. Не имевший боевого опыта, в первом же бою Кузьма был ранен в живот. Не окажись рядом с ним бывалый солдат, лежали бы его косточки под русской берёзкой. Боли Кузьма не почувствовал. Будто кто-то тупой оглоблей с силой двинул его в живот, и сразу там стало тепло. Захотелось нестерпимо пить. Кузьма открыл фляжку, но бежавший в атаку рядом с ним солдат вырвал её из рук и крикнул: «Пить нельзя, иначе смерть!» Он развернул растерявшегося Кузьму к санитарам. «Если хочешь жить, не садись и не ложись, пока не перевяжут». И действительно, когда добрался до санитаров и, обессилев, привалился к обломку дерева, после перевязки встать он был уже не в силах. Как обычно, после атаки раненых было много. На плащпалатке его донесли до грузовика, но места в нём уже не было. Кузьме повезло. Командир приказал бойцам положить его на крыло машины и привязать. В медсанбате ему снова повезло, хирург вовремя успел промыть ему внутренности, прежде чем началось воспаление. Почти два месяца провёл он в госпитале и снова оказался на передовой. Через год Кузьма был уже опытным закалённым бойцом и командовал отделением. За это время приходилось побывать в разных переделках, но пули и осколки обходили его пока стороной.
Месяца три назад из письма из дома он узнал, что родителям Петра пришла бумага. «Пропал без вести», сообщили им. Ещё мать писала, что у Вари растёт сын. Тяжело и больно принял он эту весть, хотя война и ожесточила его сердце.
Мимо, слегка подрагивая на широких блестящих от снежной воды колесах, словно корабль, проплыл мощный трактор «Кировец». В его огромной телеге, блистая свежей краской, была уложена новенькая длинная жатка. Это на минуту отвлекло ветерана. Он с восхищением подумал: «Нам бы такую махину, когда поднимали целину! Сколько бы тяжёлого, малопроизводительного труда заменили».
Упрямая память фронтовика опять унесла его в то жестокое суровое время, к тому памятному бою, что навеки остался в его сердце, как саднящая рана, остался с такой явью, словно это было вчера.
Третью неделю они стояли в обороне, сдерживая упорный натиск наседавших фашистов. Полковая разведка донесла командованию, что накануне противник получил подкрепление. Солдаты были в форме РОА «русской освободительной армии». В его роте, как и в других, прошло короткое собрание. «Никакой пощады предателям Родины, не допустить врага на свои позиции любой ценой».
Едва начался серый промозглый рассвет, враг пошёл в атаку. На участке его отделения два пулемёта противника огнём с фланга не давали бойцам поднять головы из окопа, и пехота под их прикрытием подступала всё ближе. Кузьма вместе с бойцами отделения вёл огонь по наступающему врагу. Напряжение боя нарастало, ему удалось разглядеть зелень погон у отдельных солдат и нашивки на рукавах.
Вдруг пулемёты противника внезапно замолчали, видимо, пулемётчики боялись зацепить наступающих, а враг уже подбегал к нашим окопам. Изрыгая огонь и роняя убитых, цепь неумолимо приближалась. Казалось, пули свистели на каждом сантиметре пространства, над траншеей стоял едкий запах гари и пороха. Через несколько мгновений шёл сметающий всё живое на своём пути рукопашный бой. Крики, стоны и крепкий русский мат сливались воедино. Плотный солдат из нападавших с разбегу прыгнул в траншею, автоматом размозжив голову красноармейцу. Враг был без шапки, и на какой-то миг Кузьме показались очень знакомыми эти волнистые светлые вихры с большими ушами. Взревев от ярости, выхватив пистолет, он шагнул на врага. Тот, услышав крик, обернулся, и Кузьму вмиг обожгло и пронзило, словно молнией. Перед ним был Петруха, но это был другой человек со звериным оскалом и остекленевшими невидящими глазами. Кузьма успел заметить, как расширились его зрачки и успели дрогнуть губы. Почти в упор он выстрелил в эти глаза, в эти губы. Ошмёток слизи ударил его в щёку, и Кузьма почувствовал на миг запах и тепло крови, которая тонкой струйкой потекла за воротник…
Через несколько минут всё было кончено. Трупы со светлыми нарукавными эмблемами с синим крестом безмолвно лежали перед бруствером и на дне окопа. Очередная атака была отбита, раненых врагов не было…
Придя в себя от горячки боя, Кузьма отыскал Петруху, забрал его документы, тут же закопал их в неподатливой земле. Потом он ещё раз посмотрел в дорогое когда-то лицо, закрыл его уцелевший глаз и, не оборачиваясь, тяжело ступая на свинцовых ногах, шагнул прочь.
Кузьме крепко повезло, судьба или бог хранили его. Трудными дорогами войны прошагал он по Европе до победного дня, до великой Победы. Был, правда, ранен, но легко, снова возвращался в строй, чтобы добить жестокого врага на его земле.
Июнь на Алтае – благодатный месяц. Всё живое в природе наливается зрелой зеленью и свежестью вольных трав, дружно растут хлеба, вольготно отощавшему после долгой зимы скоту на степных просторах. Всё тянется к жизни и безмерно радуется ей…
Именно в такой день возвращался Кузьма в родные края, к родным полям, к родной деревне и реке, о которых он так часто вспоминал на фронте. Добравшись поездом до конечной станции, он решил идти домой пешком, благо деревня находилась в каком-то десятке километров. Последние домишки небольшого сибирского городка остались позади, впереди расстилалась полевая дорога. Ноги, привыкшие за годы войны к частым переходам, легко понесли к родному гнезду. Сердце его билось часто и сильно, на душе было светло и радостно. Он жив и молод, ему всего двадцать один год, руки, ноги есть, чего ещё надо для мирной жизни. Мысли неслись впереди него, они уже были в отчем доме. Он не написал, что едет домой, но знал, что отец, комиссованный с войны в середине 1943 года, и вечная труженица-мать давно поджидают его. Ещё там, на фронте, после того боя он решил, что ничего не скажет командиру о своём односельчанине, о его бесславном конце жизни. Не расскажет и в деревне, чтоб не бередить память односельчан, не бросить тень предательства Петра на его родителей. Пусть он навеки останется без вести пропавшим в этой жестокой войне, не омрачит жизнь его маленького сына и Вари. Он всё ещё бережно хранил свою любовь к Варе и давно решил, если останется жив, попросит Варю выйти за него. Вместе они воспитают сына Петра, воспитают достойным человеком, народят ещё детей. Погруженный в свои счастливые мечты, он не заметил, что неутомимые ноги донесли его до Бахташа – горы, под которой вольно раскинуло свои улочки родное село на ровном берегу полноводной сибирской реки.
Встреча с родными и земляками была радостной, но скромной. Вечером собрались родственники, пришли немногие фронтовики, уже вернувшиеся домой. Оказалось, что больше половины мужчин села, ушедших на войну, заплатили ценой своей жизни за эту великую Победу. Как водится, почтили их светлую память, посидели, поговорили, как быстрее наладить мирную жизнь села. Уже на следующий день, ближе к вечеру, пришёл он в дом к родителям Петра, где Варя проживала со своим сыном. Как ни тяжела для него была эта встреча, он нашёл в себе силы ничего не сказать им о последних минутах жизни их сына и мужа. Он посадил на колени маленького Егорку, вихрастого и лопоухого, как его отец, и прижав к себе и попросив прощения у родителей, просто сказал: «Я пришел за вами, Варя. Давай, будем жить вместе».
Через неделю они с Варей отмывали и отскабливали стены ветхого домишки в одну комнату, пустовавшего на окраине деревни. В середине зимы, только недавно отметивший сорокапятилетие, умер отец, так и не оправившийся от ранений. Кузьма с семьёй перешёл к матери в отчий дом. Вскоре родилась первая их с Варей дочка.
Кузьма работал механизатором. Медленно, но неуклонно, благодаря самоотверженному труду колхозников хозяйство крепло, расширялась пашня, увеличивалось поголовье скота. Первые годы после войны Кузьма работал на старом тракторе «АСХТЗ-НАТИ», «натике», как шутливо он его окрестил, а потом колхоз купил новый, мощный красавец «ДТ-54». За добросовестный труд его доверили Кузьме. Вместе с ним поднимал он позднее целинные степи вольного Алтая, обучал молодёжь, приехавшую по зову страны на освоение целины секретам механизаторского мастерства.
В 1958 году Кузьма построил новый просторный дом, а ещё через год первый в деревне купил новый мотоцикл «ИЖ-49». Подрастали дети: Егорка и две светловолосые девчушки, как две капли воды похожие на маму. У младшенькой на тонкой шейке красовалась родинка. В жене своей он души не чаял, Варя была ласковой и рассудительной, никогда не жаловалась на житейские трудности, хоть было их немало. В начале шестидесятых годов из двух колхозов в селе был создан совхоз. Вместо трудодней колхозники стали получать зарплату. В стране прошла денежная реформа, рубль подорожал в десять раз. Родина залечила послевоенные раны и была в состоянии облегчить сельским труженикам тяжёлый маломеханизированный труд. В хозяйство поступило много новой сельскохозяйственной техники. Простившись с верным другом «ДТ-54», Кузьма пересел на «БЕЛОРУС» МТЗ-5, юркий маневренный трактор с мягким ходом на резиновых колёсах.
Когда приближался День Победы, Кузьма мрачнел, становился молчаливым и уходил в себя. Для него этот праздник был тяжёлым испытанием. В памяти вставали живые лица погибших однополчан, в ушах свистели смертоносные осколки, грохотали орудия и неизменно выплывал Пётр, то весёлым вихрастым парнем, то летящим в окоп со звериным оскалом. В этот день, вечером, после работы Варя ставила на стол праздничный ужин и бутылку водки. Выпивали по стопке за погибших родственников, потом Кузьма махом опрокидывал остатки и молча уходил на крыльцо дома, прихватив сигареты. Жена не трогала его в такие минуты, только роняла светлые слезы скорби и одновременно радости. Кузьма возвращался в дом, когда семья уже спала, а утром, наскоро ополоснув осунувшееся лицо и позавтракав, уходил на работу.
К двадцатилетию Дня Победы в селе открыли памятник воинам-сельчанам, погибшим в Великой Отечественной войне. В тот год День Победы впервые стал всенародным праздничным днём. Он выдался светлым и ясным, но довольно прохладным. Из сельского клуба принесли длинные деревянные скамейки и поставили сбоку от обелиска. На них усадили ветеранов, и памятник словно ожил и шевельнулся на миг от солнечных отблесков медалей и орденов фронтовиков. Пионеры в красных галстуках замерли в почётном карауле. Председатель сельсовета поздравил односельчан с двадцатой годовщиной великой Победы, напомнил, какой ценой далась она всей стране и конкретно их селу. Школьники зачитали фамилии фронтовиков, не вернувшихся с полей сражений. Когда Кузьма услышал фамилию Петра, он выпрямил спину, невольно подался вперед, будто хотел возразить, но потом обмяк и опустил голову. Его страшная тайна тупой болью толкнула в самое сердце. Других фамилий он уже не слышал. Словно горячим молотком стучала в его виски, в его сердце фамилия Петра, и его образ в последние минуты жизни…
Старик с трудом расстегнул тугие верхние пуговицы куртки и подрагивающей рукой потер грудь, словно пытаясь отогнать эту нарастающую боль. Но она продолжала горячо растекаться, мешая дышать. «Ничего, пройдёт, не впервой», — подумал он. Кузьма знал, в последние годы эта боль всё чаще напоминала о себе, но через какое-то время исчезала.
После митинга все пошли в клуб на концерт художественной самодеятельности, но Кузьма заторопился домой. Он был в смятении. Его разум кричал: «Он предатель, он недостоин памяти земляков». А сердце упрямо твердило: «Он был твоим другом, он спас тебе жизнь, он любил эту землю так же, как ты». «Нет, он трус, своим выбором он сам вычеркнул себя из памяти этих людей. Навсегда, навечно. И ты сам вынес ему приговор!»
Кузьма понимал, что и впредь это будет продолжаться каждый год. Благодарные потомки будут вспоминать имя Петра наряду с другими. Но изменить Кузьма уже ничего не может. Он поклялся себе однажды унести эту тайну с собой в могилу. Он терпел и молчал.
Лет восемь назад Кузьма получил очередное испытание. В победный май ворвался «Бессмертный полк», и миллионы павших воспрянули из небытия и стали равноправными участниками праздничных парадов, демонстраций и митингов по всей великой России, во многих бывших советских республиках, в городах, деревнях малых селах и богом забытых поселках. Молодыми и бравыми, с медалями и без наград, улыбающиеся и серьёзные, безусые и белозубые, в погонах и простых пиджаках, в пилотках и командирских фуражках, в бескозырках и кепках открытые лица смотрели с портретов в сегодняшний мир, и строй их был бесконечен и твёрд…
Когда Кузьма среди многих бывших сельчан увидел портрет Петра, горький ком подступил к горлу. Вглядываясь в улыбающееся, добродушное лицо со светлыми вихрами, он снова спрашивал его: «Почему, почему ты струсил, почему сделал такой страшный выбор? Почему сломался? Как бы ты с этим мог жить, оставшись живым?» Но портрет в руках ребёнка продолжал улыбаться, молчаливо и безмятежно.
Острая боль пронзила всё тело старика, солнечный яркий шар, неожиданно приблизившись, вихрем закрутился в глазах, стремительно уменьшаясь и падая в густую темноту… Возвращающиеся из школы дети, поравнявшись с притулившимся на скамье ветераном, наперебой весело поприветствовали его, как делали всегда, когда он сидел у своего дома. Но сегодня старик молчал. Беспощадная война через годы дотянулась своей безжалостной рукой до последней жертвы.
